Сам Азаил в таких сборах участия не принимал в силу малозначимости своей персоны, но даже и после повышения, когда его перевели из разряда ангела на побегушках при архиве небесной канцелярии в палату мер и весов, он все равно остался без почетной обязанности. И вот по какой причине. Азаил, как и было положено ему по должности, перепроверял данные о поступавшем на небо праведнике, которого внизу, на грешной земле, объявили святым. Обычная процедура: измерить и взвесить его душу и доложить о полученных измерениях до того, пока оный сам не постучится в райские врата. Конечно, пускать душу ломящегося в рай или не пускать решал не он, а совет палаты, Азаил лишь измерял и взвешивал, а после докладывал постоянным членам о сделанных замерах. На основании их совет и решал – пускать, давать от ворот поворот или отправлять на испытательный срок в чистилище.

Так вот какая случилась с Азаилом промашка. В тысячу четыреста шестидесятом году умер рабби Израиль Иссерляйн. Азаил по случаю разбирал его дело, самовольно, в знак особого усердия, взял из иудейского отдела. И обнаружил, что стоящий у ворот рабби, имеет серьезную промашку перед святым Писанием. Однажды поступил он вопреки завету рабби Акибы, бессменно председательствовавшего в палате, и проступок по райским меркам был серьезен. Говорил рабби Акиба: «возлюби ближнего своего, как самого себя; но не больше, чем самого себя». А рабби Израиль нарушил и возлюбил ближнего, куда больше положенного, а именно: остался умирать в пустыне, отдав фляжку воды – как раз в обрез на одного – своему товарищу. Собственно, по этой причине он и стоял сейчас у ворот рая и требовательно стучал в них, ожидая ответа от замешкавшейся охраны.

Изучив дело, решил Азаил повременить с приглашением означенного в рай, направив того до поры, до времени в чистилище, дабы осознал он свою промашку и искренне в ней покаялся. Но с выводами своими опоздал: пока объяснял Азаил своему начальнику, почему хочет отказать стоящему у райских врат, все прочие праведники, квартировавшие в раю, дружно высыпали навстречу пришедшему, радостно приветствуя его; наконец, вышел и сам рабби Акиба, уставший от придирчивого ангела. Азаил, стоя во вратах, еще долго протестовал против произвольно принимаемого решения, – противу самих же установленных предписаний. В итоге же не успел посторониться от возвращавшейся в рай толпы праведников. У врат немедленно возникла страшная давка, сумятица и неразбериха, дороже всех обошедшаяся самому заварившему эту кашу, крепко, и кажется, не без задней мысли потоптанному в праведной толпе.

Но мало того, что его помяли возвращавшиеся от врат праведники – так еще и отчитало начальство. Не лезь, мол, не в свой отдел, тем паче, в свободное от работы время, занимайся христианскими душами, а по иудейские и без тебя ангелов хватает, умеющих правильно трактовать строки Талмуда и верно применять принципы обхождения подобных трудных случаев по своим дорогам.

Словом, Азаилу сделали нагоняй, после чего выперли из палаты, как не справившегося с собственным чрезмерным прилежанием, и снова отправили на должность курьера, в каковой он и пребывал с середины пятнадцатого века и вплоть до самого последнего времени. Пока и оттуда его не погнали, несколько минут назад – о чем Азаил и рассказывал мне, одновременно отставляя пустую бутылку из-под портера, печально вздыхая и горестно помахивая крыльями – в том числе и для равновесия, ибо сидел он на подоконнике, на каковой и приземлился только что.

Как и почему бывший ангел избрал для изложения своей душещипательной истории именно меня, осталось тайной за семью печатями.

Несколько дней назад, одним жарким летним утром, пока я стоял в кухне, дышал свежим воздухом у распахнутого окна и пил пиво, по обыкновению размышляя о горнем, послышался странный хлопок, затем свист, в самый последний момент – яростное хлопанье крыльев. И совсем неожиданно вышеозначенный ангел грузно плюхнулся передо мной на подоконник, тем самым едва не доведя меня до нервного приступа. А затем, пользуясь моим бессловесным и бездвижным состоянием, продолжавшимся последующие несколько минут, без спросу взял из холодильника бутылочку портера, заготовленную заботливо на вечер, выпил за один присест и, положив руку мне на плечо, несколько раз встряхнул, выводя из транса. После чего изволил вежливо представиться. И начал повествовать.

Закончив же с необходимым и только что изложенным мною предисловием, и вынув из холодильника вторую холодную бутылочку, приступил к основной части своего рассказа. К тому, за что его выгнали из небесной обители с такой силой, что затормозить он успел только перед моим окном на десятом этаже.

Последнее его задание «сверху» не было ни сложным, ни примечательным, подобных поручений Азаил получал за последние пять веков немало. Но исполнял он их с каждым разом все хуже, откровенно ленился и разве что не бастовал. Перспектив на той работе не было уже никаких, а обструкции устраивались по малейшему поводу. В таких условиях даже ангел начнет портачить. Или не укладываться в крайние сроки, что приводит к новому нагоняю. Что только вредит работе, что приводит…. Думаю, нет нужды продолжать.

В последний раз Азаилу поручили разыскать одного молодого человека, подающего надежды на попадание «наверх», как ни прискорбно, довольно скором. Впрочем, прискорбно это может звучать для нас, грешников, цепляющихся за земную юдоль именно потому, что небеса нас могут интересовать разве что с астрономической точки зрения. А вот тот молодой человек, вероятно, уже мог увидеть кущи. Правда, ему в тот момент было не до подобных мысленных экзерсисов; он и понятия не имел, что «наверху» кто-то подвел черту под его существованием, утвердился в благочестии и богобоязненности и решил подвергнуть почетному испытанию, которое должно утвердить высокие претензии сего смертного. А с целью этой проверки послать ангела, долженствующего задать один-единственный вопрос молодому человеку и подождать с ответом в течение разумных пределов времени, скажем, двух-трех минут. После этого испытание будет считаться завершенным, итог подведенным, а сроки отправки молодого человека на небеса окажутся совсем скорыми.

Для выполнения задания под руку подвернулся Азаил. Ему выписали наряд и отправили на землю. Как рассказал мне мой крылатый собеседник, еще в небесной канцелярии, заполняя необходимые формы, он восьмым чувством ощущал, что поручение это выйдет ему боком – а восьмое чувство, надо сказать, его ни разу не подводило.

Азаил получил подробные инструкции, расписался в книге прихода, запихал все полученные разрешительные и разъяснительные бумаги под подол хитона и слетел на грешную землю. В той стране, где проживал испытуемый, было лето, и жаркое, а потому Азаилу пришло в голову не бродить по коридорам в поисках номера семьсот сорок три, а сразу влететь в нужное окно. Сказано – сделано: Азаил впорхнул ласточкой в комнату и немедленно затормозил, беспокойно хлопая крыльями. К его вящему удивлению все сразу же пошло не по предначертанному плану. Дело в том, что Азаил должен был явиться к молодому человеку во сне и там спокойно его вопрошать и получать ответы, а затем, стерев всю информацию из памяти испытуемого о посещении того ангелом, улететь обратно. Однако, молодой человек, вместо того, чтобы видеть седьмой сон, сидел за столом, вцепившись в голову обеими руками, дабы она не упала на разложенные вокруг рукописи, учебники и методические пособия и красными от бессонницы глазами читал сразу из нескольких справочников, изредка отрывая руку от головы, чтобы сделать мету ручкой в самой толстой из тетрадей. Затем он снова подпирал утыкающуюся носом в стол голову и продолжал с поразительным упорством читать груду книг. На довольно шумное явление ангела он, занятый своей работой, не обратил ни малейшего внимания, что для последнего было более чем странно. Азаил попросту опешил и с минуту решал, что ему делать. Но сразу отвлечь от работы молодого человека не удавалось: ни покашливанием ни пошаркиванием, ни поскребыванием ногтями по стенам. А прямо беспокоить студента ангел не решался – да и не положено по инструкции, чтобы небесное создание трясло смертного за рукав, дабы привлечь к себе внимание.